Интервью с героем СВО, командиром группы огневой поддержки (ГОП) БАРС-12 из Тюменской области Владиславом Чикуновым, позывной Краус

О том, как появилась «тропа Крауса», о вылазках в тыл противника, кто способен добыть «Мальборо» на передовой, почему стал работать в Фонде «Защитники Отечества» и многом другом – герой СВО, ветеран боевых действий добровольческого подразделения «БАРС-12», капитан запаса Владислав Чикунов с позывным «Краус» – рассказал в интервью главному редактору «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Владислав, как оказался в БАРС-12?

-- Я окончил военное училище, военнослужащий Минобороны РФ в звании капитан. В 2000-х годах попал под сокращение, вышел на гражданку. За это время я уже практически забыл, что такое армия. На гражданке окончил строительную академию, работал в одной строительной компании в Тюмени.

21 сентября 2022-го наш президент объявил о проведении частичной мобилизации в зону спецоперации. До СВО не был в горячих точках, но прекрасно понимал, что нахожусь в запасе и в кадровом резерве. Сидеть и ждать, когда придет повестка – не стал. Самому надо идти Родину зачищать от этой нацистской нечисти.

Отступлю немного от начала. Меня еще что сподвигло на быстрое принятие решения. Я ролик увидел в апреле 2022-го, на котором наших раненых военнослужащих расстрелял грузинский спецназ. Меня тогда сразу оборвало. Причем, люди уже хрипят, а те твари их добивают и ржут («Время МСК»: Установлены трое украинских нацистов, записавших очередное видео убийства пленных российских десантников). Я тогда для себя принял решение, что при таком столкновении, живой бы не остался, утащил бы парочку этих уродов на тот свет точно.

У нас в БАРСе Кодекс свой: каждый боец имел пару запасных гранат. После таких видео все понимают, что этим сволочам сдаваться нельзя и на подрыв каждый был готов. К тому же я, как командир, прекрасно понимал, что, если попаду к этим гадам не по своей вине, а по ранению, что не смогу отстреливаться, или сознание потеряю, они будут надо мной издеваться. А зачем? Проще чеку выдернуть, сил хватит, а там уж… БАРС – не сдается – наш девиз.

Поэтому я через два дня после объявления частичной мобилизации, 23 сентября, сам пришел в военкомат, написал рапорт, прошел медкомиссию. Слава Богу, медики поставили «категорию А», сказали, здоров, как конь, мне ведь уже пятьдесят с небольшим. И уже 27 сентября нас, 2,4 тыс. добровольцев из Тюменской области, отправили в Ростов-на-Дону. С собой я ничего кроме нижнего белья не брал, мне все российская армия выдала.

Нашу группу довезли до Екатеринбурга, на аэродроме нас ждали два военно-транспортных самолета. Долетели до Новосибирска, около получаса походили по летному полю, размялись, загрузили еще четверых военнослужащих, и мы полетели дальше. Поздней ночью сели в Ростове, скрытно подъехали автобусы и увезли нас на Кадамовский полигон, где расположена 150-я мотострелковая дивизия.

Когда на этот полигон заходишь, сразу понимаешь, что на войну попал, я просто в шоке был. Все по-настоящему: самолеты летают, стрельба, танки лупят, снайпера, все колотят, все по своим секторам работают, у каждого своя задача. Военнослужащих сразу приучают к военным действиям, к взрывам и т.д., есть окопы, сОпочки, имитация, приближенная к боевым действиям. Мы жили в хороших условиях, питались в столовой типа шведского стола. Я просто помню тот армейский быт, и что сейчас – небо и земля. В общем, государство вложилось, что приятно. В столовой работает в основном женский персонал, готовят, как дома, очень вкусно, еще и предлагают дополнительно молочка попить, печенюшек с собой взять. Телевизоры были только в столовой, так мы когда кушали, новости с замиранием смотрели.

Вот многие критикуют военкоматы за то, что оказались не готовы к частичной мобилизации. Так вы извините, с 1941 года они ее не проводили, занимались только срочниками. Сотрудникам военкоматов пришлось столько бумаг поднимать, плюс организовывать отправки военнослужащих, боевое слаживание проводить и так далее. Их нельзя ругать, у них просто не было опыта. Зато сейчас все в порядок приводят. И нечего армию ругать. Я помню, какой она была, и знаю – какая стала.

На полигоне прошли переподготовку, сформировали кадровый состав. Так как я – офицер, меня сразу же назначили командиром группы ГОП (группа огневой поддержки – Ред.). Это самая силовая структура на военных действиях в сухопутных войсках. При наступлении группа ГОП всегда идет сзади, и в случае применения противником какой-то силовой железной техники, моментально ее уничтожает.

В моей группе было 46 бойцов: два пулеметчика, три снайпера, три РПГ-шника (ручной противотанковый гранотомет – Ред.), остальные – автоматчики.

У нас все четко. Допустим, отряд застревает, пулеметчики тут же занимают места и начинают снимать все, что движется со стороны врага и мешает продвижению другого подразделения. Снайпера работают, остальные – либо с огнеметов, с РПГ или «Метисов», бьют по точкам врага, уничтожаем и идем дальше. То есть постоянно идем со штурмовой группой.

Честно скажу, с моими ребятами было легко работать потому, что многие из них уже имели боевой опыт в Сирии, знали современное оружие. Никому ничего объяснять не надо было, все друг друга с полувзгляда понимали.

Отправили нашу группу в добровольческое соединение – «БАРС-12» под командование комбата с позывным «Фагот».

Кода нас «за ленточку» привезли, провели боевое слаживание, на первом столкновении с врагом я увидел, что практически ничего не надо дополнять, потому что ребята хорошо работают.

Анализ после каждого задания с бойцами проводили?

-- Конечно, это обязательно. Нужно всегда анализировать действия каждого, мы же все друг от друга зависим, обсуждаем у кого были пробелы. Допустим, пулеметчики отвлеклись на секунду. Соответственно, нужно понять, почему отвлеклись, почему группа в эту секунду шла без прикрытия. Или, предположим, автоматчики, когда стреляли по бэтээрам, увлеклись, и пехота осталась без прикрытия. Я в такие моменты сразу говорю: «Если бы у врага были снайпера, они бы сняли несколько человек. А это – недопустимо».

После каждой вылазки я объяснял ребятам различные моменты. Командир должен смотреть во время задания за каждым бойцом, контролировать ход боя. Если отдаю команду: «Лечь!», значит, все должны лечь. Если начинается обстрел, значит, идет команда: «Обстрел!». По-другому никак, я же за подразделение отвечаю, и должен всех вернуть на базу максимально целыми и невредимыми. В общем, обычная шла работа.

Какие больше задачи ставят: в атаку идти или оборону держать?

-- Вы знаете, Екатерина, задачи всегда разные ставятся. Бывает, что неделя затишья. А потом начинается такой сыр-бор.

Чтобы вы понимали, противник обстреливает позиции от 30 до 90 прилетов. Только представьте, когда 90 штук разных снарядов прилетает, от окопов к концу дня уже ничего не остается.

Но мы и тут хитрили (Улыбается), делали вторые окопы, такие маленькие норки. Когда начинался обстрел, уходили в них метров на сто. А вместо себя на первых окопах ставили пустышек, называются они «ваньки». Грубо говоря, три палочки в форме, каске и очках, чтобы бликовали, как будто наблюдатель в бинокль смотрит. Они, конечно, всех этих «ванек» расколотят, но это неважно, самое главное, люди живые. Понятно, что эта война – другая, война артиллерии, орудий, дронов. Даже, когда у меня личный состав попадал под обстрел, 90-процентов ранений – осколочные, то есть стрелковых вообще почти не было.

Или вот, однажды, по тропе шла группа из 25 человек, попала под мощный обстрел, как начали их ложИть. Ребят многих тогда ранило. Мы просто взяли бронетехнику, развернули и все. На армейском сленге это называется – «забор». Мы же понимаем, что противник обстреливает это место, чтобы мы раненых не могли вытащить. А если начнем раненых вытаскивать, соответственно, будут еще бОльшие потери. Поэтому и «забор» поставили. Технику, конечно, нам поколотили, но ребят всех вытащили, человеческие жизни важнее техники.

У Вас ранения были?

-- Да, ранение было, но легкое. Видите, у меня остались следы от «шариков». Это в меня гранату-«американку» кинули. Она пластмассовая, бьет шариками. А наша граната – чугунная, когда разрывается, осколки смертоносные. Так что я легко отделался.

А получилось, как – мы на зачистке были. Я даже сам не ожидал, да никто из парней моих не ожидал. Человек шесть «укропов» выходили в плен сдаваться, у одного рука в крови была, он ее внизу держал, а вторую поднял – что сдается. Мы даже внимание не обратили, а он снизу кинул прямо в меня «американку». Мне повезло, я стоял за углом разрушенного дома, успел сгруппироваться, отскочил, так что стена на себя удар приняла, меня только осколками посекло, чуть срикошетило. Если бы кинул под ноги, было бы, конечно, хуже. Вернулись с задания, врач в госпитале пинцетом 32 осколка вытащил, зеленкой прижег и сказал: «Жить будешь». Дня три я еще плохо слышал, контузия, видимо, легкая была, но потом все прошло, слышу нормально. Не стал в госпитале оставаться, наш санинструктор приходил каждый день, перевязки делал.

Даже ранение не оформлял?

-- А зачем. Я же понимаю, чем это грозит. По ранению меня могли отправить куда угодно – в Питер, Москву. И все это время личный состав оставался бы без командира, вообще не серьезно.

У меня в группе два брата служили, оба добровольцы. Старший брат более здравый, пример для младшего – у него за плечами Чечня и Сирия, достаточно хороший боевой опыт. Младший немного бесшабашный. Они у меня в одной связке работали.

Так вот старший брат на зачистке был, в него танк прямым попаданием шибанул, его землей засыпало, еле откопали. Потом он два месяца еще шагал, ни на что не жаловался, шея сильно болела, он ставил обезболивающие уколы, ходил, крепился. А потом оказалось, что у него шейный позвонок смещен. Он тоже не захотел из строя выходить. На фронте бывают такие моменты, когда люди плюют на какую-то боль, через «не могу» выполняют поставленные задачи и это абсолютно нормально.

БАРСы же пленных не берут…

-- Разные моменты бывают. Если тероборона – подходим ближе, сами сдаются. А если идейные, нацики, их же сразу видно, то сразу, издалека. От нацбатов ничего хорошего ждать не приходится. Уничтожить такого врага – правильно.

А военнопленные из-под Харькова были. Они уже никакущие были. Мы же в дом, где они засели, «Шмеля» пустили. Чтобы Вы понимали, при попадании «Шмеля» температура в том месте мгновенно становится свыше тысячи градусов, это – ад. Серьезное оружие, даже бетон плавит. Так что они сдались, как я думаю, с радостью, что живы остались.

Кстати, у них такого вооружения нет, есть огнеметы, но они слабенькие. У нас же – хорошая техника, проверенная годами, ей равной нет. Я обратил еще внимание на такой момент: когда подвоз БК (боекомплект – Ред.) был, нам все свежее привозили. Некоторые там что-то пишут про старое БК, врут. У нас в батальоне все обеспечение было отличное.

Вот, к примеру, в Минобороны есть служба МТО (материально-техническое обеспечение – Ред.), проще говоря – снабженцы. Без них на фронте вообще никак. Но это не все понимают.

У меня ситуация была – ребята мои МТО-шников ругали, что они ходят толстые, как зажравшиеся коты. Я сразу парням политинформацию провел: «Ребят, давайте начнем с того, что без службы МТО – мы никто. Нам завтра не привезут кашу и суп, не подвезут боеприпасы, и мы все просто умрем. Путь они нас кормят и сами едят, зато мы при всем будем».

МТО-шники всегда обеспечат всем необходимым, особенно они не спорят, когда ты на передке находишься.

Вечером отдаю через водителя служебную записку. А утром у меня все есть, что запросил. Они же ночью все комплектуют и везут нам для выполнения поставленной боевой задачи. Война ведь – это 24 на 7. К примеру, запросил зарядить шесть коробов для АГС-а (автоматический гранатомет – Ред.). Мне когда заряжать – вообще некогда. И рано на рассвете все шесть коробов у меня, они их руками заряжали и паковали. А я уже этот короб только устанавливал и стрелял. И так ежедневно нужно. И я понимаю, что МТО-шники только для моего подразделения часов до трех ночи «заказ» собирали.

Один раз я запросил, и они нам рассыпухой боеприпасы привезли. Парням сказал: «Не нравится МТО, заряжайте сами». Вечером они ко мне подошли: «Командир, пусть лучше МТО заряжают». Поняли урок.

Иногда надо личный состав в тонусе держать, чтобы понимали, что ругать кого-то легче всего, а кто-то что-то делает – их труд не всегда замечен. Да, они не в боевых условиях, по ним враг не хлещет. Но они же нам жизнеобеспечение дают. Так что МТО – важная система Минобороны. После таких «уроков» мои парни с МТО-шниками и здороваться стали и парой фраз могли перекинуться, не сквозь зубы, а нормально, более уважительно. Просто нужно понимать, у каждого – своя работа, свои задачи. Мы ведь все одно дело делаем.

У меня старшина хороший из Мурманска был, позывной «Остап». Он здоровый, за два метра ростом. Я-то метр с кепкой, всегда шел впереди, он чуть поодаль за мной, и все смеялись: «Краус идет с телохранителем».

Так вот, «Остап» мог из-под земли все достать. Он до СВО как раз-таки в МТО служил, был начальником трех столовых и обеспечивал два полка всем необходимым. Например, отпускаю старшину в поселок с передовой, ему ребята вслед кричат: «Мальборо привези». Ну представляете, что такое на фронте найти сигареты «Мальборо»? А он привозит два блока. Где он их взял, за сколько купил, на что поменял, я не знаю, но мы все вечером сидели и курили «Мальборо» (смеется). И все смотрели на него, как на Бога.

Как с питанием?

-- Два раза в день приезжает полевая кухня. Устаешь от этих каш, конечно, поэтому сами себе готовили. Назначали в блиндаже или землянке своего повара. У нас, к примеру, приходили сухпаи и пятилитровые банки борща, мы туда только тушенку кидали. Суп, как домашний получался, горячее на фронте – за обе щеки уходило. Тушенка армейская 542-я – просто шикарная. Банку один не съешь, мы на двоих всегда делили, подогрели, хлеб порезали, я лично наедался.

Почему у Вас такой нестандартный позывной – с «немецким акцентом»?

-- Так уж получилось (смеется). Я пока в штаб ездил, из списка остался один позывной «Краус», все до меня разобрали. Так, что это ни с чем не связано. В батальоне не должны позывные повторяться. Меня спрашивали на СВО, может я немец, отвечал – нет, я русский, даже фамилия у меня абсолютно русская. Я привык, ничего страшного не видел. Зато я один такой с необычным позывным.

Говорят, Вы тропу «Крауса» проложили?

-- Было дело. Нас закинули в одно место. В этом регионе – сопки и горки. Личный состав стал мне жаловаться, что они БК таскают за пять километров, это далековато. Мы вышли разведать и обнаружили, что все в округе заминировано, пара человек у меня в саперном деле соображало хорошо. Я сказал: «Парни, тут всего до дороги 900 метров без обхода – по прямой». И мы за три-четыре дня их разминировали, что не могли разминировать, делали самоподрывы. Если взрывать, когда тихо, противник мог понять, что мы разминируем, так что самоподрывы делали во время обстрела.

Интересно, что во время обстрела двух бойцов у нас зацепило, я по рации сообщаю: «У меня два 300-х: один легкий, другой – тяжелый, нужна помощь», и назвал квадрат, куда машину прислать. А мне отвечают, что помощь туда не сможет подъехать, потому что квадрат заминирован. Я говорю: «Подъезжай. Там тебя уже встречают». Машина подъехала, водитель был в шоке: «Я же знаю, что все заминировано. А тут из леса парни с носилками выбегают».

Стали мы по этой тропе возить не только боеприпасы, но и продукты, местная разведка тоже стала по этой тропе ходить. Тропу эту и прозвали – «тропа Крауса». Когда я уже вернулся домой, мне ребята писали, что до сих пор меня вспоминают добрым словом за эту тропу. Даже укропы вспоминают …

А они почему?

-- Они же узнали, что мы все разминировали, и злились из-за этого. Эта тропа спасала жизни и помогала личному составу. То ли пять километров пройти, то ли 900 метров. Что такое для солдата 900 метров, вообще ни о чем.

Они же рацию нашу слушают, иногда выходили на связь и издевались: «Че, Краус, живой еще?» Я им отвечал: «Конечно». Они мне: «Ну, мы тебя завтра кончим». Я им: «Приходите. Мы ждем. Пока дойдете, мы человек сто уложим». Кусались с ними, они дразнились, и мы в долгу не оставались.

Причем волну раз в неделю меняли, а они все равно выходили. Мы тогда кодами разговаривали, например: «123-128, 256-453-888». И связист нас понимал, а противник нет, и вклинивался в разговор: «Че вы там своими цифрами говорите?» Мы отвечали: «Да так, математикой занимаемся, вспоминаем школьные уроки».

А иностранная речь в эфирах противника была?

-- Конечно. Я слышал английскую, польскую, немецкую речь. У них работают иностранные инструктора. По командам слышно, что идет обучение.

Пшеки (поляки) часто матерятся: «Курва вперд…е». Они хохочут, мы тоже. Это же война, тут ничего не сделаешь, это нормально. Русский мат они все четко слышат и прекрасно его понимают, выучили, а поляки его вообще никогда не забывали.

У Вас еще есть дополнение к позывному – «Счастливчик». Почему?

-- Меня так прозвал прибалт, он у меня в группе был. Когда нужны добровольцы, я всегда выстраивал личный состав и говорил: «Старшим группы иду я, мне нужно 10 человек». Доводил задание, все понимали, что трудное, можем не вернуться. И один раз было очень серьезное задание.

Получилось как. До нас разведка отработала, я лично перед выходом с разведкой разговаривал, мы смотрели пути-отходы по картам, где минные поля и так далее. Но у разведки была информация, что на точке – 10 человек врага. Мы пошли, взяли с собой две «Мухи», хоть и тяжело было их тащить, не пожалели.

Когда пришли на точку, там противника оказалось 50 человек, может, у них в этот день пополнение было, сейчас неважно. Не стали в бой вступать, а шибанули «Мухой» и сразу ушли. Противник, когда в себя пришел, поднял дроны. Поэтому назад двигались мы ночью, а днем отдыхали. Вернулись домой не в расчетное время, а пять дней затратили. Нас уже похоронили…

Я верю в Бога, думаю, что было свыше. Это как чуйка какая-то, вышли к дороге, а там бэтээры врага стоят, нас ищут. Мы ушли в лесопосадку, там отлежались, и пошли другой дорогой, которая была на 12 километров длиннее. Вышли к другому подразделению, на «Ахмат». Идем, уже вечер такой глубокий, заметили скрытый дозор. Мы уже в нашу зону километра на три вошли, поэтому страха не было.

Слышим по кустам: «Стой! Кто идет?» Отвечаю: «Группа. БАРС». «С какого БАРСа»? «С 12-го». «Руки вверх. Оружие в сторону». Мы сложили. Смотрим, на заслоне четверо стоят. Спрашиваю: «Кто у вас старший». Ответили, а старшего я знаю, попросил по рации передать, что это я – «Краус» с группой. Старший уже нам по рации: «Вас потеряли». «Я знаю». Он такой: «Че? Как»? Я: «Все! (все целы – Ред.)». Он сам даже пришел. Парни нам машину выделили, довезли до дома еще километров пять. Было, конечно, очень приятно с комфортом доехать до штаба.

Почему меня ахматовцы знали, они все время по моей тропе ходили. Боевое братство – это крепкая штука. К нам иногда приходят из «Ахмата», просят дорогу открыть, посты ночные предупредить, чтобы не шумели.

Всегда же предупреждают всех, что группа ушла на задание. Вот и нас ждали. Когда я в штаб явился, доложился, меня комбат спросил о потерях, я ответил, что все целы, один слегка зацеплен, но он даже сам шел. И все офигели. И вот после этого меня прозвали еще и «Счастливчиком».

Владислав, Вы сказали, что служили под командованием комбата «Фагот»…

-- Группа Любэ поет песню: «Комбат-батяня» …, это про него. Наш комбат о личном составе переживал. Честно скажу, если бы все командиры батальонов такие были, мне кажется, война бы быстрее шла и быстрее бы закончилась.

Был момент. Лежал мой боец у костра, спальник подгорел. Командир батальона в звании полковника приходит в блиндаж, видит, что парень укутался в этот рваный спальник, спрашивает – в чем дело. Я объяснил ситуацию. …«Пошли со мной». Дошли до машины. Он мне свой спальник отдает. Я спрашиваю: «Комбат, а ты как»? Он: «Я себе спальник найду». Меня этот поступок командира батальона тронул до глубины души. Это дорогого стоит.

Потом один раз были сильные дожди. Комбат увидел, что мой старшина «Остап» ходит в берцах, а у нас у многих были сапоги-дудки. Комбат меня спрашивает, почему старшина не в сапогах. Я объяснил, что у него нога 46-го размера, здоровый мужик, не можем подобрать. На следующий день подъехала машина, старшине сапоги нужного размера доставили, он одевает и прямо как влитые. Уж не знаю, где комбат достал эти сапоги, старшина аж прослезился.

А еще был момент тоже запоминающийся. Вечером 23-го февраля мы с задания вернулись. Комбат сразу пришел к нам, всех поздравил, достал две фляжки и у нас в блиндаже мы по 50 грамм боевых выпили.

Когда контракты заканчивались, он всех бойцов, основной костяк моей группы – человек 15-17 – уговаривал остаться. У нас тогда большая ротация была. Я тоже думал, отдохну немного, а там решу.

Мы когда прощались, уже оружие сдали, возле штаба стояли, минут тридцать, наверное, комбат мне сказал: «Краус, только надумаешь, в любом лагере будешь, я за тобой приеду. Мне такие командиры нужны». Он ведь меня несколько раз в штаб хотел перетащить, но я каждый раз открещивался: «Я – окопник. Буду с личным составом до конца». Может быть поэтому у него еще уважение ко мне, что не пошел на более облегченное место.

В марте у меня закончился контракт, а потом я еще три месяца в Крыму отработал в Центре переподготовки Симферополя. Там все офицеры были только с боевым опытом. Только после этого уже домой вернулся.

Отдохнул, решил вернуться. Пришел в военкомат и узнал, что «Единая Россия» наложила на меня «резерв». Я ведь перед СВО вступил в партию. Они мне сказали, что ты у нас один офицер в Тюменской области, который на СВО побывал, надо военно-патриотическим делом теперь тут заниматься, молодежь воспитывать, фронтовикам помогать.

Я комбату позвонил, рассказал, как есть, а он мне: «Жаль. Но значит там ты нужнее». Мы с ним, как и со всеми ребятами на связи.

Был какой-то страшный момент?

-- Катя, Вы знаете, самый страшный момент – это, когда гибнут люди. Когда без тебя на задание группа ушла, и кто-то не вернулся – вот это страшно.

Если говорить о страхе вообще. То первые дни страшно, а потом ты делаешь свою работу на автомате, как робот, просто выполняешь поставленные задачи и все.

Помню ситуацию, к нам 33-летний пацан пришел, «Гром». Начинается обстрел, он бежит, делаю ему подсечку, падает лицом в грязь, я на него. Он обиделся, после обстрела, спрашивает: «Зачем подножку подставил»? Я объяснил: «Пуля летит на полтора метра – это все ее. А то, что мы с тобой сейчас лежим – 50 сантиметров – это наше. Понял? Постираться – постираешься, главное – живой».

Новобранцы ведь не понимают еще, не обстрелянные, без боевого опыта. Это не учения, по нам противник стреляет боевыми. Не успел упасть – все, либо ранение, либо навсегда. Не надо думать, что молодой и хорошо бегаешь. Тут бегать не надо, надо ложиться, эта тактика годами отлажена, ее надо соблюдать автоматически.

Мы, в БАРС-12 сразу после их контрнаступа попали, там был момент, они почти до Лисичанска с Рубежным дошли, мы их назад гнали.

Я, знаете, был шокирован, когда мы к Рубежному подошли – город был просто уничтожен, одни руины остались. Вот как в кинохронике про 1945-й год. Мы как раз с Узловой заходили. На станции составы стояли, все вагоны просто расплавились. Уже не знаю, чем по ним долбили.

С окраин Рубежного их «Вагнера» из 21-го штурмового батальона выбивали. Я тогда первый раз с ними столкнулся, увидел, как воюют. Что у них там за мотивация – на свободу попадают или просто отчаянные ребята, но мне понравилось. Все в черной форме без знаков отличия, из-за этого непонятно какие рода войск. Шли открыто, не прятались – молодцы. Это психологически очень хорошо действует на противника. Хорошо работали, ничего не скажешь.

Взаимодействие между войсками хорошее. Мы зашли в поселок один, там стрекотня на окраине. К нам ребята на бэтээре подскакивают: «ГОП-ники давай на броню, там укропы засели, надо их пошевелить». Мы поехали, дунули в дом, они сразу стали выскакивать, сдаваться…

В итоге гнали их до Белогоровки. Каждый километр, сантиметр своей земли давался нам не просто. Какие-то населенные пункты враг оставлял без боя, уходил, но в основном – тяжело. За такое время – 6 месяцев, считаю, что мы достаточно продвинулись. Это ведь не легкая прогулка. И уже там у меня контракт закончился.

А о «вагнеровцах», что там у них с Минобороны – это все политика. А люди от этого страдают. К нам в Фонд «Защитники Отечества» приходят «вагнера», они абсолютно бесправные. Пенсию получить не могут, льготы – тоже. Некоторые приходят со справками об освобождении и с бумагой, что был на СВО. Все, больше никаких документов, что он является участником боевых действий.

То есть «вагеровцы» обращаются к вам в Фонд и с ними трудности возникают? Президент же Указ подписал...

-- Да, президент подписал, мы все его прочитали внимательно. Но Минобороны пока не дает нам никаких распоряжений по «вагнерам». Ни один еще не получил ни ветерана боевых действий, никаких льгот. И это не только у нас в регионе, это по всей России такая ситуация, у нас же общая база, все обмениваемся информацией и стараемся что-то сделать, но пока безрезультатно.

Я каждый день сталкиваюсь с военнослужащими. Меня коллеги зовут «местным психологом». Представьте, приходит мужчина, только что вернувшийся с фронта, обозленный, потому что ничего не может добиться. С девушками нашими в Фонде он не будет разговаривать, его отправляют ко мне. Когда он узнает, что я сам был на СВО, раскрывается, все рассказывает. Иногда получается, что где-то рядом ходили, уже и накала нет.

А как в фонде «Защитники Отечества» оказались?

-- Когда меня сюда пригласили, я сразу пошел. Когда с войны приехал, сначала вернулся на старую работу, но она меня уже нисколько не интересовала. По причине – тяжело перестроиться человеку, нужно какое-то время. А тут я опять столкнулся с бумажной работой, с тендерами и закупками, это уже не волновало просто. И когда с Динарой Сергеевной (Поштаренко, руководитель тюменского филиала Фонда Защитники Отечества – ред.) свели, я окончательно принял решение, что ухожу со старой работы. Пришел сюда, и здесь я на месте, в своей тарелке.

От Фонда я работаю по военно-патриотической работе с молодежью: лекции провожу со студентами, играем в «Зарницы». Так что теперь я одеваю военную форму и выступаю в учебных заведениях, рассказываю об СВО. Каждый раз тщательно готовлюсь к выступлениям. Вопросы одни и те же: страшно – не страшно; как там было; много убили врага. А я всегда отвечаю: «Мы не убиваем. Мы уничтожаем противника». Противника надо уважать, какой бы он ни был, только у него идеология другая. Нам тоже нужна идеология и патриотизм. Рассказываю им как на Украине возродили самый настоящий фашизм. О том, как против России людей настраивали, и в результате наша страна встала на защиту своих территорий и народа. Все те, кто сейчас находится на СВО, защищают всех нас.

Для молодежи нужно доносить, что Родина – это не только страна, это и твой дом, твои родители. Все, что тебя окружает – и есть твоя Родина. Нужно им объяснять, что надо уважать старших, а не смотреть американские мультики, где мышь гоняет огромного кота. Мы немножко упустили молодежь.

Главное, чтобы мы свою молодежь не упустили так, как на Украине.

-- Там вообще все напутано. Мы в одном населенном пункте зашли в школу и нашли такие методички, инструкции, книжки, например, «Как убить русского», «Москаляку на гиляку». Это вообще кошмар. Нацистская литература разбросана, портрет Бандеры на стене висит. Маразм конкретный.

Нас попросили саперов прикрыть в боевом охранении, они школу должны были обследовать на взрывчатку. Я взял человек шесть, школу пробежали, все нормально.

И вот зашел я в кабинет военной подготовки и сразу шок: у них там макеты автоматов разных, немецких, к примеру, мины тоже иностранного производства в разрезе. Там такая огромная стена, наши гранаты и патроны – советские и современные, целый арсенал. Я человек военный, но даже я ничего подобного не видел, а тут детей прямо в школе обучали убивать русских, это вообще ненормально. Страшно представить, сколько же шла эта подготовка, убивать русских.

Литературы было масса, она вся пропитана ненавистью к нам. Причем, хоть и на украинском языке, все учебники издавались в Польше, то есть даже не на Украине.

Еще мы сочинения учеников нашли. Тема сочинения: «Чтобы вы сделали, если бы к вам в дом зашел русский». И ученик, ребенок 5-го класса, пишет: «Я бы дал русскому пройти мимо, взял ножик, напал бы на него сзади и зарезал». Это вообще нормально?! Представляете, что им в голову вливают, как у них в голове все напуталось. Как их обрабатывают, как мозги промывают, кошмар.

Я теперь окончательно убедился, что на Украине нацизм с детства в головы вдалбливали. Мы эту литературу ФСБ-шникам показали, они в эту школу пошли, взяли что надо для истории, остальное сожгли.

А местное население как наших бойцов воспринимало?

-- Мы были в Привольном, местный глава нас уже разместил, мы должны были отдыхать. И представляете, Екатерина, подошла бабушка лет 80-ти, упала перед подразделением на колени. Ребята мои сразу из строя выскочили: «Бабушка, встаньте. Вы чего?» А она нам и говорит: «Ребята. Родненькие. Милочки. Не уходите отсюда. Не бросайте нас. Оставайтесь здесь. Мы столько натерпелись от нацистов».

У нас по ротации было положено 10 дней отдыха. Ко мне ребята в полном личном составе подошли и говорят: «Командир, давай найдем эту бабушку». Ребята ее нашли, починили ей крышу дома, что-то там внутри, много всего сделали. Причем, втихаря от меня, они не ели несколько дней тушенку, и весь этот свой паек бабушке отнесли, чтобы она кушала. Два мешка принесли. Я их отругать не мог, хотя личный состав должен кушать.

Эта бабушка потом нашла меня – командира подразделения, и подарила шерстяные носки, которые специально для меня связала, со словами: «Пусть мои носочки греют тебя, сынок. Спасибо за все».

У меня, кстати, эти носочки до сих пор в рюкзаке лежат. Я эти носочки берегу, они для меня стали талисманом, я с ними теперь везде.

Так что для местного населения мы защитники, хорошо относится к нам.

Вспоминаете, вижу слезы в ваших глазах.

-- Это не вычеркнешь из жизни. Это все с нами останется уже навечно...

Как Минобороны статистику потерь ВФУ собирает?

-- Да все элементарно. Рации же все слушаются. Если укропы запрашивают, например: «Пятый, пятый, у меня потери: 200-х (убитые – Ред.) – 150, 300-х (раненые – Ред.) – 35». Мы сразу записываем и передаем в Минобороны. Плюс работают корректировщики огня и наблюдатели. Вот эти люди на поле боя – Бог и царь. Они все на экране видят. Ну тут потери плюс-минус. Понятно, что они не забирают ни раненых, ни убитых. Вот откуда и арифметика Минобороны.

Так что все четко ведомство дает информацию по потерям. Сначала у укропов были потери один-к-семи, но сейчас у них потери – просто колоссальные. Раньше пехота шла при броне – за танками или бэтээрами, а теперь пехоту запускают как мясо.

Где СВО заканчивать?

-- Я считаю, что надо брать Одессу, Николаев, отрезать их от моря. Киев он нам не нужен, пусть он остается с ними, хотя может я и не прав. Нам надо дойти до Чернигова и до Полтавы – это точно. Запад заберет всю западную Украину. Он уже давно облизывается. Там такой контингент населения, они давно антироссийски настроены, особенно западенцы. Мы сколько с ними сталкивались, даже с пленными, они такие – угрюмые ребята. Поэтому, нужны ли они нам?…

За организацию интервью редакция «Время МСК» благодарит Фонд «Защитники Отечества» Тюменской области.

Выставление авторских материалов издания и перепечатывание статьи или фрагмента статьи в интернете – возможно исключительно со ссылкой на первоисточник: «Время МСК».