8 мая 2024
Константин Кржеминский 95-летний ветеран ВОВ: Я готов хоть сейчас встать в строй и идти на СВО
Интервью с 95-летним ветераном ВОВ полковником в запасе Константином Петровичем Кржеминским
О том, как немецко-фашистские оккупанты и их пособники, румыны, хозяйничали в оккупированной Одессе во время Великой Отечественной войны, как устраивали геноцид мирного населения города, а также о реакции на решение президента России о проведении специальной военной операции на Украине 95-летний ветеран ВОВ из Севастополя, полковник запаса Константин Петрович Кржеминский рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.
![Константин Кржеминский](/images/gallery/article/2703.jpg)
Константин Петрович, когда началась Великая Отечественная война, Вам было 12 лет…
-- Да, в июне 1941 года мне было 12 лет. Наша семья жила в Одессе. Отец Петр Ипполитович был учителем от Бога, его приглашали все элитные школы, а еще он давал частные уроки, это сейчас называется репетиторство, детям городских чиновников. Так что зарабатывал хорошую деньгу. Мать не работала, занималась детьми и хозяйством, ведь нас было четверо: самым младшим был я, а еще старший брат Владимир и две сестры – Валентина и Лариса. До войны мы жили, как у Бога за пазухой, вообще никаких проблем не было.
А потом случилось 22 июня 41-го. У нас дом был на улице Жмеринка, 36. 22 июня народ собрался на улице возле радио, Молотов выступил, его выслушали. Никакой паники не было. Все мужчины после объявления о нападении Гитлера на нашу страну, СССР – сразу же побежали в военкомат. Мой отец тоже пошел в военкомат проситься на фронт, но его не взяли. На тот момент у него было очень плохо со зрением, но он настоял, чтобы его определили куда-то, где он мог бы быть полезным для фронта. И его распределили в гражданскую оборону города.
То есть Вы получили ветерана ВОВ за участие в обороне Одессы?
-- На Украине был период, когда всем, кто во время войны жил на оккупированных территориях, давали ветерана. Когда Крым вернулся в состав России, этот статус автоматически закрепился.
А в обороне Одессы, конечно, я участвовал: сбрасывал зажигательные бомбы с крыш домов, патрулировал улицы. А с 8 августа мы с братом рыли окопы – обыкновенные и противотанковые. Примерно, в 8 утра колонна из жителей города шла пешком до Лузановки, это район Одессы. Нас бомбили и обстреливали мессеры с воздуха, но мы выжили, и продолжали рыть окопы каждый день.
16 октября 41-го мы с братом строили баррикады в районе Одесского оперного театра. С нами были и другие мальчишки, и женщины, мужчины все на фронт ушли. Женщины снимали булыжники с мостовой, а мы – дети – укладывали их в два ряда. Одесса ведь могла обороняться не 73 дня, а гораздо дольше. Но было принято решение – отступить. И 16 октября был последним днем обороны.
А утром 17 октября мы проснулись от лая собак и криков на иностранных языках. В город вошли фашисты и их прихвостни – румыны. Немцы двинулись дальше, а румын оставили управлять городом. Румыны – это же «кусочники». Они приходили в дома и все, что видели, сразу по карманам и вещмешкам прятали: кружку, ложку, хлеб…
В 20-х числа ноября 1941 года в Одессе появились первые концлагеря. Туда согнали красноармейцев, которые не успели отойти, прикрывая отступление. А еще местных жителей сгоняли, тех, кто, по мнению румын, не захотел кружку отдать, не так посмотрел…
Подполье давало о себе знать регулярно, то взорвут что-нибудь, то листовки расклеят, то солдата или офицера убьют.
Знаешь, Катюша, почему много мирных жителей в Одессе погибло?
...Расстреливали и вешали за неповиновение...
-- И за это в том числе. Был такой приказ немцев – брать всех в заложники. Если погибал немецкий солдат, расстреливали 10 человек, а если офицер – могли расстрелять и 100 человек. Немцы и румыны ставили одесситов в шеренгу, и каждый третий должен был шаг вперед сделать, его сразу же отводили в сторону. Там стояли заготовленные виселицы. И людей либо вешали, либо расстреливали у остальных на глазах. Они в своих приказах писали, чтобы мы, жители, не партизанили, не пакостили, и тогда будем жить. Оккупанты пытались таким методом нас подчинить, на место поставить, но наши все-равно партизанили.
А вот когда началась катавасия с отсутствием питьевой воды… Что тут творилось. Я тебе так скажу, без еды человек прожить сможет, а вот без воды – нет. У нас в городе было две точки воды: у углового рынка, где мы как раз жили, и у Лонжерона. Так на каждой точке стояли немцы с овчарками. И тех, кто приходил за водой, расстреливали. Они же запрещали нам к воде близко подходить. Это было страшное время. Они хотели, чтобы нас, русских, украинцев, евреев – разные же национальности в Одессе проживали, не было вовсе, нас хотели истребить.
Особенно сильно все мы, жители Одессы, голодали в 1944 году, просто не было еды. Все ходили распухшие. Летом траву ели, корешки, голодно было очень. Фашисты зверствовали, чувствовали, что Советская Армия близко, пятки горели…
И перед самым отступлением устроили самую страшную расправу. В начале апреля 44-го всех мужчин, женщин, детей, стариков, кто появлялся на улицах в Одессе – расстреливали. Потом прошли по домам и всех, кого нашли, согнали в подвал одного дома, облили бензином и заживо подожгли. Я, когда вспоминаю – эти крики стоят в ушах, от них оглохнуть можно, и пахнет горелым мясом. Это была дикая картина, вой стоял до небес.
А как же Вы уцелели?
-- Мы с отцом и братом, и с некоторыми другими соседями, успели спрятаться в одесских каменоломнях. Там отсиживались, пока наша армия не вошла в город. Что стало с городом… Это ужас просто. Оккупанты, сбегая, уничтожали все на своем пути, просто разрушали всю инфраструктуру. Но ничего, мы потом все восстановили.
Как наши город освободили, мой отец снова пошел преподавать, в школе-интернате готовил специалистов для Министерства иностранных дел.
![Константин Кржеминский](/images/gallery/article/2704.jpg)
Ну а я после школы стал военным. Сколько сложностей было из-за того, что я в детстве находился в оккупированной Одессе, чуть ли не врагом народа называли. Тогда 46-процентов населения Советского Союза находилось в оккупации не по своей вине, так что – мы все предатели что ли? К тому же Одесса была оставлена, а не добровольно сдана. А я-то вообще тогда был ребенком, но так ко всем относились в то время. В общем, сложно было в послевоенное время. Но все хорошо, и это я пережил. Стал военным, служил в ПВО, на пенсию вышел в звании полковника. Сейчас очень много внимания уделяю патриотическому воспитанию нашей молодежи в Севастополе.
Когда в 2014 году жители Крыма решили устроить референдум и войти в состав России, мы с моими товарищами надели военную форму и поехали по всем войсковым частям и гарнизонам. В общем, мы старались чтобы было все мирно. Просили командиров не применять оружие против мирных жителей. Кто-то отвечал, что все оружие сдано на склад, как раз-таки во избежание возможного кровопролития. А кто-то отвечал, что присягал на верность Украине и изменить не может.
Как отреагировали на решение Путина о проведении СВО?
![Константин Кржеминский](/images/gallery/article/2705.jpg)
-- Я пришел в восторг от этого решения, принятого нашим президентом! Речь идет о том, что Россия должна себя защитить. Ведь исторически, Украины как таковой – никогда не было. Я больше скажу, моя родная сестра, когда началась специальная военная операция, осталась в Одессе, она не покинула город и до сих пор ждет, когда наши войска войдут и освободят российскую землю, оккупированную нацистами и НАТО.
Я однозначно против нацизма в любом его проявлении. Я готов хоть сейчас встать в строй и идти на СВО.
Считаю, что Зеленского нужно показательно судить, как военного преступника. С начала спецоперации Украина несет огромные потери, просто страшные потери. Решения Зеленского – это не что иное, как самый настоящий геноцид. Он уничтожает мирное население, заставляя идти воевать против своих же братьев – россиян, где они гибнут в огромном количестве. Спасают свои жизни – только если повезет, и сдадутся в плен.
«Время МСК»: Интервью с героем ВОВ Михаилом Степановичем Латохой, Крым, Севастополь, (на первом фото слева от Константина Кржеминского).