Константин Кржеминский 95-летний ветеран ВОВ: Я готов хоть сейчас встать в строй и идти на СВО

О том, как немецко-фашистские оккупанты и их пособники, румыны, хозяйничали в оккупированной Одессе во время Великой Отечественной войны, как устраивали геноцид мирного населения города, а также о реакции на решение президента России о проведении специальной военной операции на Украине 95-летний ветеран ВОВ из Севастополя, полковник запаса Константин Петрович Кржеминский рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Константин Петрович, когда началась Великая Отечественная война, Вам было 12 лет…

-- Да, в июне 1941 года мне было 12 лет. Наша семья жила в Одессе. Отец Петр Ипполитович был учителем от Бога, его приглашали все элитные школы, а еще он давал частные уроки, это сейчас называется репетиторство, детям городских чиновников. Так что зарабатывал хорошую деньгу. Мать не работала, занималась детьми и хозяйством, ведь нас было четверо: самым младшим был я, а еще старший брат Владимир и две сестры – Валентина и Лариса. До войны мы жили, как у Бога за пазухой, вообще никаких проблем не было.

А потом случилось 22 июня 41-го. У нас дом был на улице Жмеринка, 36. 22 июня народ собрался на улице возле радио, Молотов выступил, его выслушали. Никакой паники не было. Все мужчины после объявления о нападении Гитлера на нашу страну, СССР – сразу же побежали в военкомат. Мой отец тоже пошел в военкомат проситься на фронт, но его не взяли. На тот момент у него было очень плохо со зрением, но он настоял, чтобы его определили куда-то, где он мог бы быть полезным для фронта. И его распределили в гражданскую оборону города.

То есть Вы получили ветерана ВОВ за участие в обороне Одессы?

-- На Украине был период, когда всем, кто во время войны жил на оккупированных территориях, давали ветерана. Когда Крым вернулся в состав России, этот статус автоматически закрепился.

А в обороне Одессы, конечно, я участвовал: сбрасывал зажигательные бомбы с крыш домов, патрулировал улицы. А с 8 августа мы с братом рыли окопы – обыкновенные и противотанковые. Примерно, в 8 утра колонна из жителей города шла пешком до Лузановки, это район Одессы. Нас бомбили и обстреливали мессеры с воздуха, но мы выжили, и продолжали рыть окопы каждый день.

16 октября 41-го мы с братом строили баррикады в районе Одесского оперного театра. С нами были и другие мальчишки, и женщины, мужчины все на фронт ушли. Женщины снимали булыжники с мостовой, а мы – дети – укладывали их в два ряда. Одесса ведь могла обороняться не 73 дня, а гораздо дольше. Но было принято решение – отступить. И 16 октября был последним днем обороны.

А утром 17 октября мы проснулись от лая собак и криков на иностранных языках. В город вошли фашисты и их прихвостни – румыны. Немцы двинулись дальше, а румын оставили управлять городом. Румыны – это же «кусочники». Они приходили в дома и все, что видели, сразу по карманам и вещмешкам прятали: кружку, ложку, хлеб…

В 20-х числа ноября 1941 года в Одессе появились первые концлагеря. Туда согнали красноармейцев, которые не успели отойти, прикрывая отступление. А еще местных жителей сгоняли, тех, кто, по мнению румын, не захотел кружку отдать, не так посмотрел…

Подполье давало о себе знать регулярно, то взорвут что-нибудь, то листовки расклеят, то солдата или офицера убьют.

Знаешь, Катюша, почему много мирных жителей в Одессе погибло?

...Расстреливали и вешали за неповиновение...

-- И за это в том числе. Был такой приказ немцев – брать всех в заложники. Если погибал немецкий солдат, расстреливали 10 человек, а если офицер – могли расстрелять и 100 человек. Немцы и румыны ставили одесситов в шеренгу, и каждый третий должен был шаг вперед сделать, его сразу же отводили в сторону. Там стояли заготовленные виселицы. И людей либо вешали, либо расстреливали у остальных на глазах. Они в своих приказах писали, чтобы мы, жители, не партизанили, не пакостили, и тогда будем жить. Оккупанты пытались таким методом нас подчинить, на место поставить, но наши все-равно партизанили.

А вот когда началась катавасия с отсутствием питьевой воды… Что тут творилось. Я тебе так скажу, без еды человек прожить сможет, а вот без воды – нет. У нас в городе было две точки воды: у углового рынка, где мы как раз жили, и у Лонжерона. Так на каждой точке стояли немцы с овчарками. И тех, кто приходил за водой, расстреливали. Они же запрещали нам к воде близко подходить. Это было страшное время. Они хотели, чтобы нас, русских, украинцев, евреев – разные же национальности в Одессе проживали, не было вовсе, нас хотели истребить.

Особенно сильно все мы, жители Одессы, голодали в 1944 году, просто не было еды. Все ходили распухшие. Летом траву ели, корешки, голодно было очень. Фашисты зверствовали, чувствовали, что Советская Армия близко, пятки горели…

И перед самым отступлением устроили самую страшную расправу. В начале апреля 44-го всех мужчин, женщин, детей, стариков, кто появлялся на улицах в Одессе – расстреливали. Потом прошли по домам и всех, кого нашли, согнали в подвал одного дома, облили бензином и заживо подожгли. Я, когда вспоминаю – эти крики стоят в ушах, от них оглохнуть можно, и пахнет горелым мясом. Это была дикая картина, вой стоял до небес.

А как же Вы уцелели?

-- Мы с отцом и братом, и с некоторыми другими соседями, успели спрятаться в одесских каменоломнях. Там отсиживались, пока наша армия не вошла в город. Что стало с городом… Это ужас просто. Оккупанты, сбегая, уничтожали все на своем пути, просто разрушали всю инфраструктуру. Но ничего, мы потом все восстановили.

Как наши город освободили, мой отец снова пошел преподавать, в школе-интернате готовил специалистов для Министерства иностранных дел.

Ну а я после школы стал военным. Сколько сложностей было из-за того, что я в детстве находился в оккупированной Одессе, чуть ли не врагом народа называли. Тогда 46-процентов населения Советского Союза находилось в оккупации не по своей вине, так что – мы все предатели что ли? К тому же Одесса была оставлена, а не добровольно сдана. А я-то вообще тогда был ребенком, но так ко всем относились в то время. В общем, сложно было в послевоенное время. Но все хорошо, и это я пережил. Стал военным, служил в ПВО, на пенсию вышел в звании полковника. Сейчас очень много внимания уделяю патриотическому воспитанию нашей молодежи в Севастополе.

Когда в 2014 году жители Крыма решили устроить референдум и войти в состав России, мы с моими товарищами надели военную форму и поехали по всем войсковым частям и гарнизонам. В общем, мы старались чтобы было все мирно. Просили командиров не применять оружие против мирных жителей. Кто-то отвечал, что все оружие сдано на склад, как раз-таки во избежание возможного кровопролития. А кто-то отвечал, что присягал на верность Украине и изменить не может.

Как отреагировали на решение Путина о проведении СВО?

-- Я пришел в восторг от этого решения, принятого нашим президентом! Речь идет о том, что Россия должна себя защитить. Ведь исторически, Украины как таковой – никогда не было. Я больше скажу, моя родная сестра, когда началась специальная военная операция, осталась в Одессе, она не покинула город и до сих пор ждет, когда наши войска войдут и освободят российскую землю, оккупированную нацистами и НАТО.

Я однозначно против нацизма в любом его проявлении. Я готов хоть сейчас встать в строй и идти на СВО.

Считаю, что Зеленского нужно показательно судить, как военного преступника. С начала спецоперации Украина несет огромные потери, просто страшные потери. Решения Зеленского – это не что иное, как самый настоящий геноцид. Он уничтожает мирное население, заставляя идти воевать против своих же братьев – россиян, где они гибнут в огромном количестве. Спасают свои жизни – только если повезет, и сдадутся в плен.

«Время МСК»: Интервью с героем ВОВ Михаилом Степановичем Латохой, Крым, Севастополь, (на первом фото слева от Константина Кржеминского).