Закон и Справедливость - Совместимы

30 мая 2022

Интервью экс-гендиректора ВМЗ Владимира Куприянова – как успешный бизнес можно загубить поддержкой государства

Куприянов: наш льнокомбинат просто уничтожили, отбили все желание заниматься всем этим, да и вообще связываться с государственной поддержкой в виде грантов и субсидий



74-летний Владимир Куприянов, бывший депутат Смоленской облдумы, бывший гендиректор Вяземского машзавода, изобретатель, пытавшийся возродить льнопроизводство в Вязьме, сейчас отбывает срок в исправительной колонии. Он осужден за «хищения» субсидий и грантов на приобретение и изобретение сельскохозяйственной техники, и затем – применение этой техники «из корыстных побуждений» на льнообрабатывающих предприятиях Вяземского района Смоленской области.

Владимир Куприянов

Владимир Куприянов

11 августа 2021 Вяземский райсуд Смоленской области признал Куприянова виновным и осудил на пять лет лишения свободы («Время МСК»: Владимир Куприянов осужден на пять лет за попытку возрождения льнопроизводства в Вязьме Смоленской области). За несколько месяцев до этого Владимир Куприянов дал интервью главному редактору издания «Время МСК» Екатерине Карачевой. Несмотря на то, что со времени записи прошел почти год – в условиях проведения Россией военной спецоперации на Украине, беспрецедентных санкций, наложенных коллективным Западом на нашу страну, а также объявленных правительством мер по поддержке бизнеса, в том числе с помощью грантов и субсидий – история вяземского бизнесмена Куприянова становится еще более актуальной.

Вся жизнь Владимира Куприянова связана с Вяземским машиностроительным заводом (ВМЗ). Он пришел работать на него сразу после срочной службы в армии. Прошел все ступеньки карьерной лестницы, знает всю работу изнутри. Работал мастером, заместителем начальника сборочного цеха, затем и начальником этого же цеха, начальником производства, замдиректора по производству, а потом возглавил и сам завод – люди выбрали, доверили.


Владимир Сергеевич, как удалось поднять завод в непростые 90-е годы, когда все в нашей стране буквально рушилось, предприятия один за другим закрывались, а ваш завод – выстоял и работает до сих пор?

-- В 90-х после развала Советского Союза завод находился в драматической ситуации. Это было у всех. Россия открыла свой рынок для западной продукции, развалились цепочки поставок, многие предприятия стали неконкурентоспособными. Машиностроение рушилось. ВМЗ специализировался на производстве прачечных, стиральных машин большой загрузки, сушилок. До развала Союза у нас работало 1200 человек, а к тому моменту как я стал директором, оставалось человек 500. У предприятия на тот момент были большие долги по зарплате, купить материалы для производства было не на что. Но мы смогли выйти из этого тяжелого положения. Вшивый – злее голодного (смеется). Поэтому стали учиться всему в новых реалиях, раньше ведь менеджерами не рождались.

Стали изучать рынок, и увидели, что люди начали массово отказываться от услуг прачечных из-за резкого подорожания, особенно в Москве. В это время начали появляться частные предприятия, которые стали покупать небольшие и дешевенькие стиральные машины. А наш завод специализируется на стиралках, гладилках. Только делали мы до этого большие машины. А как республики от Союза отделились, многие предприятия вообще закрылись. Мы смогли подстроиться под рынок и спрос. И дело постепенно начало налаживаться.

Я понял, что машины надо делать не только огромные, а все размеры, вплоть до маленьких. Мы купили несколько иностранных стиральных машин, разобрали, изучили их. У нас прекрасный конструкторский отдел. Главный конструктор закончил авиационный институт, и мы до сих пор удивляемся, почему наши стиральные машины еще не летают. Мы стали стремительно разрабатывать гамму новых машин. Требование было такое – самые простые, самые дешевые, тех габаритов, которые были нужны на рынке.

Удалось мобилизовать всех – инженеров, конструкторов, технологов… Весь коллектив понимал, что нужно затянуть пояса, но завод сдавать нельзя, ни шагу назад. Работали сутками. Как мы говорим: утром – эскиз, днем – чертеж, вечером – деталь. Когда конструкторы приносили пачки своих документов, машина уже стояла на стенде, и ее испытывали. Все делалось мгновенно. И мы попали в точку – наши машины были простыми, дешевыми, тогда еще не было обслуживающего персонала и электроники.

Столкнулись с новой проблемой: машины есть, а заказчиков – нет. Поехал я с коллегой в штаб тыла Министерства обороны, презентовали свою продукцию. И к нам прислали комиссию, убедиться в том, что у нас есть завод. Раньше ведь госконтракты заключались только с теми, у кого действительно было свое производство. Комиссия все осмотрела, изучила, и нас допустили к участию в тендере. Мы его выиграли, и у нас появился гигантский армейский заказ. Его единственный минус заключался в том, что Минобороны в то время не делал предоплату, оплачивал в конце года по факту выполненных работ.

Заказ большой, а народу у нас на заводе было маловато. Основное производство работало по графику с 11:00 до 15:00, потому что это было время самой дешевой электроэнергии. А тут денег-то нет. Мои работяги сидят все с осунувшимися лицами. Кто банку кильки достанет, кто черный хлеб с луковицей… А ведь, чтобы работать, силы нужны. До обеда они еще стояли у станка, а после обеда – еле за него держались, чуть от голода не падали.

Увеличить зарплаты было не из чего, ведь денег от военных еще не было. И мы сделали так – всем сотрудникам предприятия выдавали талоны в заводскую столовую, где они могли покушать: первое, второе и чай, да еще хлеб бери, сколько хочешь. Смотрю, через пару недель щеки у всех работников стали округляться, блеск в глазах появился, работать продуктивно стали. И это 100-процентов дало результат, у ребят силы появились. Люди ведь видят, что для них стараются, и они со своей стороны еще больше отдают, за работу держатся. Тогда в Вязьме безработица страшная была. У нас город промышленный был, а в начале 90-х все предприятия рухнули. А мы – вырвались из тяжелого положения, стабилизировались, работа пошла.

Времена были сложные, многие предприятия перестали существовать. Были ли попытки в то время завод у вас отобрать?

-- У нас были акции завода. 30-процентов люди купили, а значительную часть – 45-процентов, купил один комсомольский вожак из Узбекистана. Надо было выкупать оставшиеся акции, а денег не было, но мы выкрутились и выкупили бОльшую часть. Этого владельца 45% акций позже убили, и к нам на завод заявился его наследник.

Как сейчас помню, приехал он в пальто до пола с мужичком, зашли ко мне в кабинет и заявили, что с этой минуты мы будем платить им столько, сколько скажут. Но я им, трясущимся голосом с трясущимися от страха руками, разъяснил, что наследник является одним из акционеров завода и имеет право присутствовать на собрании, голосовать и так далее. Эта делегация уехала. А потом и у него акции отобрали, к нам другая делегация примчалась, они даже пытались выкупить акции у наших рабочих, чтобы заводом завладеть. Такие предприятия, как наше, тогда захватывали, дробили и уничтожали. Мы даже дружину создали, чтобы круглосуточно наш завод охранять. Я перед нашими работягами снимаю шляпу, ибо никто ни одной акции им не продал, завод остался в наших руках, но отбиваться нам пришлось серьезно.

Как, кроме армейского заказа, удалось реализовывать свою продукцию?

-- Мы не просто реализовывали свои стиральные машины, но еще и создали дилерскую сеть по всей России. Дилеры не только реализуют нашу продукцию, но и оказывают всю необходимую поддержку машинам. Мы регулярно встречаемся с ними, обучаем, показываем новую продукцию. Почему нам стали нужны дилеры? Потому что прачечные, которые были, не имели обслуживающего персонала. Поэтому мы и обязали все дилерские центры стать еще и сервисными. С тех пор они не только делают продажу, но и оказывают сервисное обслуживание. Специалисты таких центров приезжают к нам, и за несколько недель их обучают, они сами разбирают и собирают машины, получают всю необходимую документацию, и уезжают уже готовыми специалистами. Свою квалификацию они должны подтверждать ежегодно. Появилось сервисное обслуживание, и предприятия, которые приобретают наши машины, поняли, что не будут брошены на произвол судьбы. Ведь техника работает в сложных условиях – это сырость, пар, химия и так далее.

Конечно, простейшие в работе машины – хорошо, но у людей появилась потребность в более современных. Тогда мы нашли компанию в Екатеринбурге, которая стала нам делать электронику. Раньше были кнопки, а теперь вся техника – компьютеризирована. И пошли машины новой сборки. Вообще технику мы постоянно улучшаем, она вся разная. Кому-то надо полностью из нержавейки, кому-то подешевле из черного металла, кому-то с пультом. У нас техника – на любой выбор и кошелек.

А как вы с китайцами стали работать?

-- Наш завод ежегодно участвовал в специализированной выставке «Индустрия чистоты», у нас всегда самый большой стенд. И на одной из них, в 2002 году, подходит ко мне китаец. В этот момент я разговаривал с потенциальным покупателем, объяснял про машины, и поэтому попросил китайца приехать к нам на завод и обо всем поговорить.

Выставка закончилась, на следующее утро прихожу к проходной завода, а там два китайца ждут. Вот это скорость (смеется). Выяснилось, что они являются представителями компании «Морской лев» (Sea-Lion). Они объяснили, что хотят с нами сотрудничать. Позже пришлось изучать китайский язык, чтобы с партнерами общаться.

Что мы тогда знали про Китай – люди живут в землянках, плавают на джонках. Никто ведь не знал, что они чугун плавят. Поехали мы с Александром Антоновым к китайцам в гости на предприятие. Я думал, сядем на самолете на травяное поле, повезут нас на лодке… Прилетели мы в Шанхай. Когда стоишь посередине аэропорта – стен начала и конца здания не видно, вот это размах, подумал я. У них автомобильная дорога ровная, как стол. Едем, прилично времени уже прошло, спрашиваю сопровождающего: «Когда же мы из Шанхая выедем?», а он отвечает: «Мы туда не въезжали». А вдоль дороги стоят прекрасные двухэтажные дома, с противоположной стороны – заводы, сельское хозяйство. У них каждый кусочек земли используется по назначению.

Приехали мы на завод по производству оборудования для прачечных, его построили на рисовом поле, стали смотреть. Свои «понты» пришлось спрятать. Завод-то оказался современнейшим предприятием с европейским управлением.

Почему я это знаю? Когда меня назначили директором нашего завода, то направили в Европу, где я осмотрел порядка 100 предприятий. У меня был вопросник из ста вопросов. Нужно было выяснить всю их подноготную систему управления. Мы их буквально пытали, выжали всю нужную информацию.

Чудной народ эти иностранцы. Я им рассказывают, что люблю деревню, в лес ходить, грибы и ягоды собирать. Смотрю, они между собой шушукаются. Спрашиваю переводчика, что там, а он отмахнулся – ерунда мол. Я настоял на переводе, и оказалось, что эти иностранцы удивились, что директор российского предприятия добывает себе пропитание в лесу, решили, что у нас в России голод (смеется).

В ту пору менялся рынок, а мы все-таки были советской закалки, поэтому надо было менять систему управления полностью. И мне пришлось два года поучиться в Академии народного хозяйства.

Так вот в Китае – европейская система управления. Оборудование для производства используют разное – из России, Швейцарии, сами делают. У них повсюду лозунги висят, написанные огромными буквами. Думал, что это что-то про Компартию, а оказалось: «Сегодня работаешь плохо, завтра ищешь работу». У них с этим все просто, никто церемониться не будет. Никаких штрафов и наказаний – ничего. Если сделал брак, мастер один раз подойдет, попросит так больше не делать. А уж если второй раз попался, все – на выход, никаких разговоров нет, никто не будет переубеждать, разговаривать, профилактику проводить. Почему не наказывают, объяснили так: накажешь работника, он сразу врагом станет, а враги внутри предприятию не нужны. Так что никто не будет возиться, у них на улице очередь из желающих работу получить стоит, так что они могут себе позволить расставаться быстро и безболезненно для предприятия.

В общем, стали мы партнерами, создали совместное российско-китайское предприятие по выпуску промышленных стиральных машин. Руководителем предприятия стал Чен Юцин, а его заместителем мой сын – Александр.

У Юцина очень интересная судьба. Когда он был молодым, воевал в Корее, где русский офицер спас ему жизнь. Юцин дослужился до полковника, в Китае – это очень высокое звание. И ему приказали воевать на Даманском (Советско-китайский пограничный конфликт на острове Даманском в 1969 году – Ред.). Он честно сказал, что воевать против русских не будет, объяснил, что русский офицер однажды спас ему жизнь. В то время у власти был Мао Цзэдун, и по закону Юцина за такие слова должны были расстрелять. Но Чен был очень заслуженным офицером, поэтому его посадили в тюрьму. Когда он вышел, работал на партийной работе, создал предприятие «Морской лев» и очень хотел работать в партнерстве с русскими…

Китайцы сразу после создания совместного предприятия прислали двоих специалистов. Они жили у нас в Вязьме три года. Мы их к русской культуре приобщали, одного чуть не упарили в бане. Китайцы показывали нам, как надо делать химчистки. Но со временем мы поняли, что надо расширять нашу производственную линейку, не всю же жизнь с китайцами работать. Что является двигателем прогресса – страх и жадность. Мы боялись китайцев, что они могут захватить Россию, и шурудили, защитив российский рынок.

Потом я побывал на заводе по производству прачечного оборудования в Америке. Там прачечные очень развиты, они стиральные машины собирают на конвейере, как у нас «АвтоВАЗ». Там объем, рынок – сумасшедший. Америка и Канада потребляют стиральные машины – миллионами. Американцы делают в месяц столько, сколько мы за год, у них численность предприятия примерно такая же, а уровень производительности в 10 раз выше нашей.

Правда, у них много покупных изделий. Мы-то в основном все ляльки-детальки делаем сами. Это у нас мелкий бизнес – ларек, занимающийся перепродажей. А у них мелкий бизнес – это то, что стоит около крупных предприятий и осуществляет поставку им какого-то одного компонента. И это именно производство, не перепродажа. Если у нас на заводе рабочий сделал брак, то мы бы его переделывали. А у них такая деталь сразу на выброс.

Когда мы начали работать с Европой, то поняли, что не выдержим конкуренции, если не обеспечим качество. И тут возникла проблема – стало не хватать токарей. Старое поколение токарей ушло, а новое, которое умеет точить детали, еще не выучилось. Да и учиться было негде – у техникумов не было нового оборудования. Пришлось нам получить лицензию и обучать токарей самим. Сейчас это современнейшее, как мы считаем, предприятие, о котором многие знают.

В 2001 году Вяземский машзавод приобрел еще и «Вяземский хлебокомбинат». Как это произошло?

-- Когда мы чуть-чуть встали на ноги, ко мне обратился глава нашей администрации. И стал просить, чтобы мы взяли хлебокомбинат, который прекратил работать в 2000-м. Предприятие находится прямо напротив нашего завода, через дорогу. Это предприятие – мой ровесник, было построено в 1947 году. Я, когда маленький был, проезжал на велосипеде мимо, носом ловил потрясающий запах свежего хлебушка (сейчас не услышите запах, потому что пекут ночью). Мать меня в очереди заставляла стоять, если повезет, хлебушек достанется. А хлебушек брали и себе, и поросеночку.

Когда мы зашли внутрь, увидели всю разруху: стены были черного цвета, крышу ни разу не перекрывали, старье везде, черный дым, как после войны, печки на солярке работали, и по всюду бегали огромные и откормленные тараканы. Я даже запретил фотографировать то, что было, чтобы в памяти ни у кого не осталось этого безобразия и близко. Такое нельзя фотографировать. В общем, взяли мы хлебокомбинат. И сразу набросились на него, фактически мы его перестроили и переоборудовали.

Я собрал прекрасный женский коллектив и сказал: «Дорогие дамы, машзавод теперь работает с вами». Остановить его было нельзя, мы делали ремонт в одном месте, другой участок работал. «У меня просьба, что положено в эту дежу положить, чтобы оно там лежало. Вам каждой будет зарплата по 15 тысяч». Они клялись, чтобы при такой зарплате, да что-нибудь украли – никогда. Я поверил, но предупредил, если кого поймают на воровстве, будет сразу уволен. В течение очень короткого срока уволились почти все.

Катерина, вот сколько ты, к примеру, на своем теле можешь вынести батонов?

Я? Я бы не понесла…

-- Сколько?

Я не знаю, обвязаться что ли?

-- Да, по кругу, чтобы вынести хлеб и продать его соседям. Ну, сколько?

Не знаю… сколько на меня можно плоских батонов, ну четыре, наверное.

-- У тебя фантазии не хватит (смеется). Рекорд – 18 штук. Это специальная одежда. На смену работники приходят нормальные, а после смены выходят изрядно поправившимися. Там был механизм, это как клептомания. Они берут пачку сигарет, вытряхивают их, и в нее масло сливочное накладывают или изюм. По документам в машину загружать надо 100 буханок, а их там 150, то есть 50 – они налево испекли.

Стали мы сторожей проверять. А у них там своя подпольная бухгалтерия. Открываешь их амбарную книгу, там все расписано, сколько буханок и кому. 12-го числа такого-то месяца отнесли Маньке Петровой 46 буханок, рассчиталась за столько, осталась должна еще за столько. То есть все были в сговоре.

Так вот когда родилась служба доставки…

-- Пришлось принимать меры, всех уволили, отремонтировали хлебокомбинат, закупили великолепнейшее оборудование – это чешские, шведские и наши линии. Удалось собрать коллектив женщин технологов-фанатиков, они постоянно что-то генерят, придумывают.

Мы были на одном из московских хлебокомбинатов, приехали опыта набираться. А директор и говорит, вы что, не переходите ни на какие другие технологии, берегите свои как можете. Мы, москвичи, перешли вынужденно на фуражную муку, лошади фураж кушают, она дешевле в полтора раза.

То есть мы в Москве такой хлеб едим?

-- А какой еще вы хлеб кушаете, еще с разрыхлителем и химозой. Эта мука не годится для нормальной выпечки, поэтому туда добавляют: ускорители, ароматизаторы, вкусовые добавки.

На нашем же хлебозаводе используется настойка, опара, тесто опускается. Как дома готовишь. В итоге мы сохранили то, что есть. На муку высшего сорта спрос пропал, и она подешевела. Крупным сетевикам, к примеру, без разницы, из чего хлеб состоит, вот если он должен у них в магазине стоить 15 руб, за эти деньги они и будут его продавать, чтобы монополизировать хлебобулочный рынок. А хлеб столько стоить в принципе не может, уж не говоря о его составе.

Так хлеб сетевиков итак невозможно кушать...

-- А их это не волнует. Специалисты могут сделать все, что угодно – лишь бы выглядело красиво. Мы делаем вкусный и качественный хлеб по стандарту.

Потом мы восстановили вяземский пряник. Это целая эпопея. Рецептуру этого пряника мы искали долго. До войны был жив человечек, который ее знал. В свое время в Вязьме было 10 пряничных фабрик. Леонид Ильич (Брежнев) в свое время захотел настоящего вяземского пряника, пытались сделать – ничего не получилось.

И однажды к нам попал рецепт этого пряника. Пришла к нам девочка, попросила взять ее на хлебозавод хоть кем-нибудь, рассказала, что она сирота. И пообещала за устройство на работу отдать нам старинный рецепт вяземского пряника. Она его на чердаке нашла. Говорит: «У меня есть семейная реликвия, я не понимаю, там что-то с ятями написано». Принесла она этот рецепт, а там сопроводительное письмо: «Кто передаст вам этот рецепт, наградите деньгами», вроде завещания. Оказалось, по этому рецепту сделать ничего невозможно. Например, написано «бейте тесто до нежности», когда эта «нежность» наступит, никому неизвестно. «Натопить печь с низким потом до бела» – что за печь, какая температура? «…сперва еловыми дровами, потом березовыми, выпекать всего одну минуту».

В общем, ездили мы по всему району, искали в деревнях печь «с низким потом». Нашли, топили ее, пытались что-то испечь… В итоге два варианта: или вытаскиваешь – все в саже, или обгорелый. Стали термометром мерять, сколько же там температура. Выяснили – когда температура переваливает за 700 градусов, печь сгорает, и свод становится белый, значит печка раскалилась «до бела». Девочку на работу мы взяли, она технологом у нас работала. В конце концов наш представитель поехал в Англию с этим рецептом, англичане его перевели. Например, они высушили муку…

Так она же сухая…

-- Еще суше, ни грамма воды. Мед, масло розовое из лепестков роз, капля на килограмм, орехи… А как такое месить – мы кучу стамесов сломали, но так и не смогли ничего придумать. Поэтому тесто месят женщины, у них рука, как моя нога. Техника просто ломается, настолько тесто крутое. Я нашел женщин, которые в своем детстве пробовали вяземский пряник. Привезли им в итоге 10 образцов. И из образцов наши дегустаторы отобрали несколько, сказали, что похожи. И эти пряники мы теперь делаем, они дорогие, и продаются в качестве сувенира о Вязьме.

Вы же не только хлебобулочную продукцию изготавливаете, еще и воду свою.

-- В Вязьме всегда была очень страшная вода. Дело в том, что она идет из Курска, там магнитная аномалия, и поэтому вода очень сильно насыщена железом. Мы решили, что надо сделать нормальную воду. Мы обратились к специалисту, профессору. Он сразу задал вопрос: «Вы хотите, как для себя или на продажу?». Мы ему ответили: «Как для себя». Тогда он подобрал всю технику американскую, которая доводит до нужного уровня. То есть в этой воде основные компоненты нормализуются. Мы закупили оборудование, воду разливаем, пьем ее сами.

Приезжают ко мне как-то два парня из Ирака. Эти ребята учились в институте Менделеева. И говорят, вашу воду надо производить в тысячу раз больше. Бурите скважины, ставьте еще линии, везите в Новороссийск, грузите на баржу и отправляйте в Ирак для нашего руководства. Пять барж в месяц нам надо…

Спрашиваю: «Другой воды что ли нет?». А эти парни рассказывают, приехали в Москву, сняли квартиру и стали ходить по всем выставкам и магазинам брать пробы воды. Установили оборудование, и проверяли всю воду на соответствие разработанных у них стандартов. Практически вся вода либо дистиллированная (которая вредна), либо из-под крана (это лучше), а есть минерализованная – ее вообще опасно пить. А в Москве на выставке ВДНХ «Золотая осень», у нас стенд стоял – «Хлеб». Девочки брали с собой нашу водичку просто пить. А эти ребята ходили со всех стендов воду на пробу брали. Ну и выпросили бутылку, сделали анализ, а на бутылке есть наш адрес. Вот они и приехали к нам. Кроме вашей, заявили, никакая не соответствуют. Они нам предложили делать воду на продажу, но мы не стали с ними сотрудничать.

Для нас вода все-таки – дополнение. Пытались предлагать сетевикам. Приехал к нам специальный дегустатор. Сказал, хорошая вода, но ему платят за то, чтобы нашей воды не было на прилавках магазинов. Вот так. Но в Вязьме мы продаем нашу водичку, люди покупают и пьют с удовольствием. Просто в сети крупные не зайти. У нас есть сайт, там можно заказать и купить. Есть люди, которые фуры пригоняют и увозят нашу водичку в свои регионы.

А как вы льнопроизводством стали заниматься?

-- А дальше произошло следующее. Предприятий-то в Вязьме было много, и многие потихоньку рассыпались, вот администрация их предлагала тем, кто 90-е смог пережить. И тот же глава нашей администрации, который хлебозавод предложил, попросил взять «Вяземский льнокомбинат», который на тот момент уже лет шесть не работал. Это предприятие когда-то было одним из крупнейших в Европе, и являлось центром переработки льна всего Советского Союза. Он был рассчитан на переработку 100 тонн волокна в смену. То есть склады суточного хранения сырья – 100 метров в длину. В фуру влезает 15 тонн волокна. Завод работал в три смены, там две железнодорожных ветки, там вагонами загружали-разгружали. Это было сумасшедшее производство.

Работал льнозавод на английском оборудовании, производил льняные мешки. В них раньше хранилось все: сахар, картошка – да все. А тут пошел полипропиленовый мешок и все остановилось. Людей не уволили по какой-то причине, и они все эти годы числились работниками, хотя предприятие уже не работало. Там долгов было много. Его объявляли банкротом, продавали, меняли. Когда я туда пришел, подошли женщины, бывшие сотрудницы, они дежурили бесплатно посменно, смотрели за тем, чтобы директора и управляющие не разворовали это предприятие с оборудованием, обеспечивали его охрану и сохранность, они с такой надеждой на меня смотрели… В общем, взяли мы этот завод и начали поднимать, работать с 2002 года. Сил много туда вложили.

Начали работать, запускать станок за станком, стали выпускать пряжу 3,2 – это толстая пряжа, которая идет на брезент, на мешки. Нашли покупателей, потихоньку. Восстановили полностью все производство, там был полный упадок, все разрушено было. Народ набрался на свое предприятие обратно.

Но на одном производстве толстой пряжи далеко не уедешь. Стали думать, что делать дальше. У нас не все были текстильщики. Главным инженером был парень, закончивший в свое время Бауманку, он не текстильщик. Мы стали его толкать, думай. И он придумал. И стали мы пробовать делать смесовую пряжу. Она производится из дешевого короткого волокна с добавлением хлопка или полиэфира. После обработки сначала на льняном оборудовании, а затем на хлопковом, пряжа получалась тончайшая и прочная. В итоге мы создали приличный экспериментальный участок, на котором начали выпускать эту пряжу.

То есть это уже фактически научная разработка?

-- Лучше бы ее не было…

Вот эту тонюсенькую пряжу мы делали, и продолжали ее все время улучшать. Купили ткацкие станки и стали делать ткани. Потом стали брезент делать. Брезент в основном идет 90 см, мы стали делать более широкий – 1 м 60 см, он тоже пошел, швеи были довольны – отходов меньше.

Пропитку мы делали очень оригинально, сами сделали оборудование для нее. Линия пропитки для брезента 200 метров длиной, потребляет 500 киловатт. Брезент мы делали так: ткань пропускали через ванну, замачивали, просушивали и сыренькое оставляли на ночь, чтобы досконально пропиталось. А потом на следующий день через сушильно-гладильную машину пропускали (это же наш профиль), и идеально получается. Возили образцы в лабораторию, двух типов: антидождь и антипожарная – они не мокнут и не горят. Военным предложили. Плащ-палатка – также не горит и не промокает. Но военные закупать не стали. Ткань по всем параметрам проходила, но у них в правилах прописана устаревшая технология, и делать брезент надо только по ней…

Есть волокна, которые не горят вообще. Мы сделали как – верхний слой акриловый тоненький, а внизу хлопковый – для сварщиков, для металлургов. Сшили пробные сварочные костюмы и рукавицы, выдали нашим сварщикам на испытание. Они не портились, не прожигались, какие бы искры не летели, дышат. По норме безопасности охраны надо выдавать спецовку каждый год под роспись. Наши держались намного дольше. Но мы допустили какую ошибку – шить надо было нашими акриловыми нитками, а шили обычными, и на швах нитки за три года носки стали прогорать…

Прорывное производство по брезенту мы показали в Минпромторге. Нашей разработкой заинтересовались. К нам привезли швейцарскую компанию Rieter. Они производят машины, системы и компоненты, используемые для преобразования натуральных и искусственных волокон и их смесей в пряжу. Они, действительно, номер один. Хочешь-не хочешь, мы должны были показать им все секреты, которые тут есть. Потому что они для нас должны были спроектировать линию (вместо нашей, экспериментальной), а нам должны были выделить 1,5 млрд. руб. субвенции на производство этой линии. Мы в итоге не получили этих денег на разработку…

А вот сырье для производства все импортное, лен закупали в Белоруссии, хлопок в Узбекистане. Тот же Узбекистан, они очень толково действовали – сперва продавали нам хлопок-сырец, потом хлопковую пряжу, затем трикотажную ткань. И сырье у них стало стоить дороже, чем, к примеру, пряжа. Перестали мы у них закупать сырье, стали – только пряжу. Хлопок у нас не растет. В России, кроме льна – ничего нет…

Поскольку лен в России практически нигде не выращивается, а его основная масса для производства завозится из Белоруссии, у нас начались простои. И мы решили сами выращивать лен, чтобы было свое сырье. Для этого в 2011 году взяли два колхоза, стали интересоваться, кто занимается производством сельхозтехники уборочной. Оказалось, в нашей стране ее нет.

Мало посадить лен, собрать урожай, его надо обрабатывать, делать переработку волокна, делать пряжу для льнокомбината. Кроме этого, выяснилось, что каждый год на одной земле нельзя сеять лен, земле надо давать передышку. Поэтому поля после льна засеивали кормовыми культурами, которые тоже надо было перерабатывать. В результате появилась еще и молочная ферма, а затем и молокозавод.

Льняная тема начала засасывать. И это был подъем, убирать нечем, сделали трактор, ну хорошо, сено скрутили… Цепочка огромная, и нас все это тащит друг за другом, мы делаем эти этапы сами для себя. Никто не знает, как это делать, едем во Францию – смотрим, изучаем… и процесс пошел. Поскольку у нас это было неразвито, а точнее – уничтожено, мы были вынуждены все этапы осваивать заново и самостоятельно, нам никто не подсказывал, денег не выделял, мы все делали сами. Закупили несколько европейских льноуборочных комбайнов, разобрали до винтика...

В 2012 году была запущена долгосрочная областная целевая программа «Развитие льняного комплекса Смоленской области». Государство выделяло деньги на восстановление льноводства.

И нами стали интересоваться. В Министерстве сельского хозяйства нас познакомили с представителями бельгийской компании «Vanhauwaert». Они производят производственные линии для льнозаводов, на которых получают моноволокно из льнотресты. Стоимость такой линии 2 млн. евро. Мы их убедили, что можно создать совместную, закупили у них часть оборудования для линии за 850 тыс. евро и чертежи. В апреле 2014-го года полная линия нами была запущена в колхозе «Андрейковский». Раньше в советское время в Смоленской области было 60 льнозаводов, а теперь был только наш. При строительстве линии решили воспользоваться господдержкой, на часть стоимости взяли субсидию.

Параллельно работали над льноуборочной техникой. Европейские комбайны дорогие, даже если полностью изготавливать в России. Да и не могут они перерабатывать наш лен, климат другой, влажность, сорняков на полях много. Мы придумали аппарат, который прямо в поле из льнотресты получает моноволокно. Аппаратов получилось в итоге два – стационарный КВЛ-3 (комбайн льняного волокна) и прицепной КВЛ-1.

За основу была взята разработка известного изобретателя Владимира Внукова из Костромы, который изобрел так называемый дезинтегратор – такой вентилятор с ножами, который очищает лен от отходов. Так вот – переделали его дезинтегратор в установку по первичной обработке льнотресты. Экспериментировали с размером вентилятора, с углом наклона ножей. Встроили его в оба аппарата. На оба изобретения мы получили патенты в Роспатенте, как инновационные. На данную разработку был получен грант в сумме 50 млн. руб. от Министерства сельского хозяйства. Еще чуть более 30 млн. руб. вложили своих. И получилась сельхозтехника российского производства. Я считаю, это был прорыв по импортозамещению. И наши машины не стоили космически-неподъемных денег, они доступны, и, кроме этого, мы давали гарантию на их обслуживание. Собрали комбайны, и несколько лет проводили испытания и модернизацию этих агрегатов, в том числе у фермеров.

И к началу 2017 года был вокруг Вяземского машзавода был создан целый агропромышленный холдинг, в который вошли: три сельхозпредприятия, льнозавод, льнокомбинат. Лен ведь убыточная культура. Чтобы получить господдержку на линию, к нам приезжали комиссии поля проверять, все смотрели и щупали, а не просто не глядя деньги выделили.

Владимир Сергеевич, я так понимаю, кому-то очень сильно не понравился ваш прорыв в сельском хозяйстве. Ведь в начале января 2017-го Вас арестовали. Что было потом?

-- Слух о моем аресте разлетелся по Вязьме и вообще Смоленской области молниеносно. Все местные СМИ написали, по телевизору местному показали. Тут же примчались энергетики – ваш счет арестован, а за свет кто платить будет, свет отключили.

И всем поставщикам льноволокна донесли, что гендиректор льнокомбината арестован, счет арестован и прочее. Короче говоря, наш льнокомбинат просто уничтожили.

После этого Минпромторг подал на нас в суд, грант признан по суду невыполненным, а договор – расторгнут. И мы должны вернуть 30 млн. руб. И мы возвращаем сейчас 30 млн. руб. За 2015 и 2016 годы мы отчитались, а 2017 не смогли, так как случились все эти события.

В итоге на нас ополчились все: налоговая, УФСБ, Следственный комитет по Смоленской области… Налоговая не хотела нам возмещать часть НДС, но мы суды выиграли.

Много вопросов у меня к следствию, если даже экспертизы в деле проводили дилетанты, которые в этой сфере вообще не разбираются.

Из шести осужденных по уголовному делу никто вину не признал. Я вообще считаю, что мы ничего противозаконного не делали. В ходе следствия сразу вернули часть бюджетных денег, ну раз такое дело пошло. По большому счету нам эти субсидии и гранты не нужны были, мы итак бы сами справились потихоньку, нам просто нравилось работать в этой отрасли, производить что-то новое и по доступным ценам.

Льнокомбинат имел все шансы стать значимым, это было решение для отросли, мы планировали насытить регионы нашей пряжей – Иваново, Подмосковье, из которой создавались бы качественные и недорогие вещи… Сейчас наши предприятия агрохолдинга банкротят. А когда-то на них постоянно кипела работа, столько хотели сделать еще, чтобы наши сельхозпредприятия – как мелкие, так и крупные, не зависели от импортных технологий. Со временем мы могли делать углепластик, а это уже для оборонки, для авиации... Мы так мечтали, хотели выйти на это производство.

Отбили все желание заниматься всем этим, да и вообще связываться с государственной поддержкой в виде грантов и субсидий. В итоге тема умерла, коров продали, молокозавод тоже. Варианты рейдерского захвата мы не исключаем…



Между тем, в начале 2018 года на развитие льноводства в Смоленской области государство выделило 2 млрд. руб. Господдержку получила компания «Русский Лен», в планах которой значилось: закупка передовой бельгийской и французской льноуборочной техники; запуск первого «за последние 30 лет» льнозавода; строительство нового льнокомбината. Согласно информации с официального сайта компании, «Компания «Русский Лен» – инновационное предприятие, целью которого является возрождение льняной отрасли страны»

Остается надеяться, что у компании получится реализовать все задуманное.


Стоит отметить, что по отчету Департамента Смоленской области по сельскому хозяйству от 15 февраля 2017 года – на конец 2016 года посевные площади льна-долгунца составляли 4,9 тыс. га.

А из отчета губернатора Смоленской области от 19 апреля 2022-го Алексея Островского следует: «По итогам 2021 года по посевной площади льна-долгунца наша область заняла 1 место в Центральном федеральном округе и 4 место в Российской Федерации. Общая площадь посевов этой культуры в прошлом году составила 4 тысячи гектаров».

Падение посевных площадей за пять лет усиленного развития – почти 20%. Что больше повлияло на снижение статистики – пандемия или уничтожение в 2017 году самого успешного на тот момент сельхозпредприятия?..


Подробнее, о том, как уничтожались созданные Куприяновым предприятия, производившие на начало 2017 года половину льняной продукции области «Время МСК» подробно описывало в статье: Владимиру Куприянову грозит лишение свободы за попытку возрождения льняного производства в Вязьме Смоленской области. Субсидия в 2,3 млн. руб. на сушилки, выданная 27 декабря 2016 года не была закрыта к бою Новогодних курантов, необходимый для ее полной реализации транспортер был поставлен лишь после праздников. Это послужило поводом для возбуждения уголовного дела и отстранения всего руководства, во главе с Куприяновым, от управления предприятиями. В свою очередь это привело к срыву плана работ по разработке сельхозтехники и последующему решению о, якобы, незаконном использовании бюджетных средств. В итоге как грант на разработку оборудования, так и все выданные государством за несколько лет субсидии – просто приравняли к «хищениям». За 4 года следствия, как льнокомбинат, так и все созданные сельхозпредприятия, были уничтожены, сотни людей остались без работы.

11 августа 2021 года Вяземский райсуд Смоленской области в первой инстанции вынес обвинительный приговор шестерым обвиняемым в махинациях с субсидиями на развитие льноводства и попытке незаконного возврата НДС… Суд, как и следствие до этого, не стал заострять внимание на том, куда пошли «похищенные» деньги. То, что все было вложено в развитие производства, а у Куприянова не появилось ни спорткаров, ни яхт, ни счетов в зарубежных банках – просто не стали учитывать.

За месяц до вынесения приговора, в ночь на 12 июля 2021-го, на «Вяземском хлебозаводе» совершенно случайно случился пожар. К счастью, люди, находившиеся на рабочих местах, не получили повреждений. Огонь уничтожил здание производственного цеха, оборудование, не пострадал лишь кондитерский цех. После случившегося руководство предприятия приняло решение – восстановить хлебозавод, чтобы снова радовать горожан вкусным хлебом…

К сожалению, контролирующим органам очень удобно, ради галочки, ради звездочки на погонах – цепляться к любому нарушению воспользовавшихся господдержкой предприятий: к разовой выплате зарплаты сотрудникам из средств субсидии, к несвоевременному отчету из-за задержки поставщиков... Достаточно по любому формальному поводу на время отстранить от проекта руководство, и вся субсидия, весь грант – по документам становятся невыполненными. Все средства автоматически классифицируются как «хищение». А то, что на них, в том числе, было построено успешное предприятие, создавались рабочие места, выпускалась продукция – никого не волнует. Не нужно ни в чем разбираться. В итоге успешный бизнес, вместо запланированной помощи и поддержки, просто разрушается. Суды выносят решения об инновационных разработках на основании экспертного заключения «специалиста по ЖКХ» посчитавшего, что «Москвич» и «Мерседес» – это всего лишь «автомобили», одинаковые. И в пользу таких экспертов игнорируется мнение научно-исследовательских институтов. А бизнесмены, пережившие, выстоявшие в 90-х, сохранившие свои коллективы и предприятия – оказываются за решеткой, подключившись к программе «поддержки» своей страны.

Так было. А вот изменится ли?

В феврале 2022 года началась военная спецоперация России по денацификации и демилитаризации Украины. Запад ввел масштабные экономические санкции против нашей страны. Производство собственной российской продукции, техники, материалов, становятся жизненно необходимы всему государству. Сейчас облегчается получение господдержки, снимаются барьеры, уменьшается административный контроль.

Только в апреле, для развития, к примеру, IT-отрасли – правительство выделило более 20 млрд. руб. А если какому-нибудь налоговому инспектору не понравится созданное IT-компанией приложение? Следствие так же привлечет для оценки «специалиста по ЖКХ»? А тот сможет доказать суду, что такие приложения делаются по «инструкции из ЮТУБа» за несколько минут? А суд его объяснения устроят? В случае с Куприяновым – вполне устроили... «Можно только представить, что было бы с Илоном Маском»... задавался вопрос в предыдущей статье (Ссылка). Государство заинтересовано в развитии бизнеса. Но при этом люди, с колоссальным опытом – продолжают сидеть за решеткой, по полгода ожидая апелляционных судов…

Екатерина Карачева