Закон и Справедливость - Совместимы

8 мая 2020

Лариса Иванова: «И меня, и брата признали несовершеннолетними узниками фашизма»

Интервью с Ларисой Александровной Ивановой – несовершеннолетним узником фашистских захватчиков


О том, как фашисты пытались угнать жителей Рузы и маленькую девочку Ларису вместе с ее мамой и старшим братом в Германию, как тяжело жилось в послевоенное время, о работе в органах прокуратуры Лариса Александровна Иванова рассказала главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.

Лариса Иванова

Лариса Иванова

-- Лариса Александровна, Вам был год и одиннадцать месяцев, когда фашисты погнали жителей подмосковной Рузы – женщин, стариков и детей в Германию. Помните это время?

Я родилась в подмосковной Рузе 2 февраля 1940 года. Когда немцы оккупировали Рузу, мне был год и девять месяцев. Это был октябрь 1941-го (25 октября 1941 г. в город ворвались немецкие захватчики – Ред.). Я совсем малая была, когда война началась, ничего не помню почти, только со слов мамы могу рассказать.

Отец мой Вардашкин Александр Ильич, как война началась, сразу на фронт ушел, в 43-м погиб, мы похоронку получили.

До войны у нас была корова. Мама рассказывала, я это не помню, как только фашисты оккупировали Рузу, так корову сразу увели, и кур забрали. Да они у всех, у кого скотина и птица была, забрали.

Так вот, в январе 1942-го немцы согнали всех зареченских (Руза делилась на два района), в основном это были женщины и дети. Маму со мной на руках, и моего старшего брата с остальными немцы погнали в сторону Можайска. Был самый лютый мороз – январь. Сколько мы шли, все пешком, – не знаю, несколько дней точно, потому что было несколько остановок. Сначала мы в Клементьево ночевали, потом остановка была в Новинках – это уже ближе к Можайску. Ночевали в стогах сена.

Немцы мерзли сильно, они не ожидали, что им придется так долго воевать, да еще в русские лютые морозы. Поэтому с женщин снимали валенки, у кого смогли – отобрали. Остальные женщины быстро поснимали чулки, надели на валенки, да еще тряпками обмотали, чтобы немцы не поняли, что на ногах валенки теплые, маскировали так.

В Германию нас не угнали – наши войска стали наступать и освободили нас, мы вернулись домой в Рузу. А дома оказалась разруха, у каждого своя. У нас угол дома был разбомблен. Мама и соседи досками как-то подлатали, чтобы не холодно было. Так и стали жить.

-- Голодно было?

Да, не сладко пришлось, спасались огородом своим. А после войны мама работать пошла. У нее три класса церковно-приходской школы образование, так она работала уборщицей в горфинотделе, а весной еще устраивалась дополнительно в лесхозе на сезонную работу. Сажали елочки, обкашивали. За это не платили, но давали траву и дрова. А у нас коза была – кормилица наша, ее кормить надо было. Время тяжелое было, так что это помогало.

Награды

Награды

Я чуть подросла, ходила полы мыть с мамой, помогала ей, привыкала к труду с малолетства. Нам давали картошку садить на отведенном участке, мы ее окучивали, а как выкапывали урожай, так на себе домой увозили. Я до сих пор хорошо помню, у нас тележка была, мы ее картошкой нагружали, мама впрягалась, а мы с братом эту тележку подталкивали, чтобы ей полегче было тащить. Картошку под домом хранили.

Ох как нас картошечка выручала. Мы не только ее сами ели, но еще и продавали. Водитель с колхоза ездил в Москву, одинокие женщины собирали по пять мешков, и с ним на рынок, продавали ее, а оттуда привозили что-нибудь поесть. Мама даже один раз мне куклу привезла – мою единственную. Мама как с картошкой ехала на рынок в Москву, брала с собой еще огурцы и квашеную капусту. Мы же раньше капусту и огурцы в больших деревянных бочках квасили. А еще мама рассаду капусты хорошую сажала, и ее у нее колхоз покупал. Так и жили.

-- Как было с хлебом в послевоенное время, или, может, муку вам колхоз давал?

А вот с хлебом было тяжело тогда. Помню 47-й год, были очень большие очереди. Занимали с ночи, чтобы хлебушка купить или муки. А так из картошки делали «хлеб», мы его «яблочник» звали. Просто толченая картошка запекалась, румяная, резали ее, и как хлеб ели. «Яблочник» может оттого, что румяный в русской печке получался. Так что мы в основном спасались картошкой, огурцами и капустой. И еще козу после войны купили, так у нас молоко было.

А вторую козу мама купила, когда у меня в 14 лет было затемнение легких, начало туберкулеза военного. Сказали надо пить козье молоко парное. Мама подоит козу, процедит, и стоит смотрит, чтобы я все выпила. Вот давишься, но пьешь, вылечилась. И яйца сырые и зелень ели. Никакие лекарства мы не принимали, лечились народными средствами. И еще у нас был «портвейн», мама настаивала с березовыми почками такую микстуру, по одной ложке принимали. Мы ее Жмерика называли: 100 гр. сливочного масла, 100 гр. сала свиного нутряного, 100 гр. меда и 100 гр. какао, все смешивается и добавляется сок алое. Это лекарство получается горькое донельзя. Его надо было пить по чайной ложке и запивать теплым молоком. Такая гадость была, но принимали и не болели. Уникальный рецепт (смеется). Если без алоэ, то как шоколадное масло получается на вкус, я и детей своих потом так лечила.

В прокуратуре

В прокуратуре

-- А как Вы в прокуратуру на работу устроились?

Училась я в школе хорошо. По окончании школы в моем аттестате было всего две «четверки» (по физике и за выпускное сочинение где-то не там поставила запятые), остальные «пятерки». Сначала я хотела поступать на историко-филологический факультет в Пединститут имени Ленина. Это был 57-год. Сдавала экзамены, у меня было две «пятерки» и две «четверки» – и не прошла. А потому что это был как раз первый год, когда вне конкурса шли люди со стажем, у кого два года стажа было, они шли вне конкурса. Таких много набрали, и мы, кто поступал после школы, не прошли. Обидно было.

Я приехала домой. А в Рузе некуда особо было устроиться. Это хорошо, я всегда была секретарем комсомольской организации в классе. Мне позвонили из Горкома комсомола, спрашивают: «Пойдешь в прокуратуру работать? Там секретарь ушла в декрет и сказала, что не вернется». Говорю: «Конечно пойду». И на следующий год в 58-м я уже поступила в ВЮЗИ (Всесоюзный юридический заочный институт – Ред.), училась заочно и работала.

А в 61-м меня уже стажером следователя сделали, хотя я еще не окончила институт. У нас в Рузе был следователем герой Советского Союза Исаков Иван Иванович, его «сослали» на время к нам следователем из областной прокуратуры, говорили, из-за женщин. И вот он меня стал привлекать к практике. Раньше все дела были наши – прокуратуры: ДТП, кражи, убийства… Я печатала все обвинительные заключения, поэтому мне было знакомо это и интересно на практике. Иван Иванович даст мне материалы дела, говорит: «Изучи и напиши обвинительное». Я напечатаю, он проверит, дает следующее задание. Вот так я начала практику с теорией совмещать, интересно было.

В 63-м я закончила институт, и уже работала в Можайской прокуратуре. У нас тогда районы соединили – Рузский присоединили к Можайскому. И вот я там работала три года, потом опять разъединили районы – вернулась обратно в родную Рузу.

-- Помните свое самое первое дело?

Первое мое самостоятельное дело было самое обыкновенное – нас направили на повешенного. Как выяснилось позже, он сам повесился, суицид, так что дела уголовного не было.

Было у меня одно очень интересное дело – резонансное, его потом даже в прокуратуру Московской области забрали. Мне пришлось посадить в камеру Юлиана Семенова, который написал «17 мгновений весны», он там сутки просидел. Он, артист Глебов и еще люди приехали на охоту в Рузское охотхозяйство. Их расставили всех на места, Семенов сошел со своего номера, выстрелил в бегущего зверя, и убил водителя охотхозяйства. Конечно, не специально, но дело резонансное оказалось из-за известности Семенова. Его сразу задержали, через сутки он вышел и сказал: «Теперь я знаю, что такое СИЗО». Областная прокуратура быстренько забрала это дело, и Семенову дали условный срок. Его дело Мособлсуд рассматривал, не отслеживала.

Дел было много, не сосчитать.

Однажды меня сватали в судьи, а я не хотела, мне моя работа следователя нравилась. Меня даже вызывали в Горком можайский, потом в Обком партии, заставляли, давили, чтобы шла в судьи. Сказали: «Мы вас рекомендуем в судьи, что значит, вы не хотите. Если не пойдете, отправим вас на крайний север». После Обкома, я еще тогда не замужем была, сразу в прокуратуру области поехала к прокурору Гусеву Сергею Ивановичу (возглавлял прокуратуру Московской области с января 1965 по июль 1972 гг. – Ред.), рассказала ему все. Он вызвал кадровика и говорит ему: «Пиши приказ о переводе в Рузу, там следователей не хватает». Вот так я и вернулась в Рузскую прокуратуру опять.

С молодежью

С молодежью

-- Сколько лет Вы в органах прокуратуры проработали?

35 лет я проработала на оперативной работе в прокуратуре, а всего – 39. На пенсию я ушла уже из Генеральной прокуратуры. С 1 марта 85 по сентябрь 89-го я работала Истринским городским прокурором. А в сентябре 89-го я ушла в прокуратуру РСФСР тогда еще она так называлась, мы тогда еще на Кузнецком мосту сидели. А когда Союз распался, образовалась Генеральная прокуратура, нас сразу туда перевели. И с 89-го по 96-й включительно я там работала. Работала я в приемной, принимала граждан, смотрела надзорные дела, изучала, есть ли основания генеральному прокурору или его заместителю принимать человека или нет. Должность называлась прокурор приемной, нас было человек шесть и еще начальник.

В то время было много обращений по репрессированным, заявлений о реабилитации. Все подряд, кто сидел, начали массового подавать. Бывали случаи, когда и отказывали. По разным причинам. Самая основная причина для отказа – человек был обоснованно наказан. У нас специальный отдел был в то время по реабилитации, именно они принимали окончательные решения по каждому заявлению.

-- А как Вы со своим супругом познакомились?

К разговору подключился муж нашей героини – Виктор. Это я, Катюша, расскажу. Я в милиции работал участковым, заблудился после армии на два года и девять месяцев, а она – следователем работала. Случаев у меня на работе было много разных, то подерутся, то своруют, то изнасилуют, ходишь ищешь злодеев.

Лариса Александровна: Я тогда работала в Рузе, прокурор в отпуск ушел, я за него осталась исполнять обязанности.

Виктор: В основном она меня ругала за Колебакина, когда девчонки подрались, и одной голову пробили. Она (Лариса Александровна – Ред.) меня на ковер постоянно вызывала (смеется). Я думаю, отомщу (смеется). И вот до сих пор мы вместе.

Лариса Александровна: Я с работы иду, а он меня возле крыльца караулит, проводил до дома. До этого разбора полетов я Виктора ни разу не видела. Вот так мы и стали встречаться, а потом поженились, двое детей у нас, внуки. Уже 53 года вместе.

-- Лариса Александровна, Вы сказали отец погиб в 1943-м. Знаете, где его могила?

Да, знаю, и внуки его знают. Мой отец погиб в 43-м на Ленинградском фронте, поселок Крестцы (сейчас Новгородская область, мы туда ездим на машине). Там сначала были могилки со звездочками, а потом сделали аллею посреди кладбища – плиточки мраморные фамилия и год. В похоронке было написано, где папа погиб, мы два раза ездили, ничего не нашли. Но позже военному комиссару написала, я уже тогда в прокуратуре работала, прислали фото с могилки. Воинская аллея, воинское захоронение. Братская могилка, папа не один похоронен, с ним еще один солдат лежит, так два имени и выгравированы на плите. В этом году тоже собираемся навестить папу.

-- Вы официально признаны бывшим несовершеннолетним узником фашизма. В суде пришлось доказывать?

Да, через суд признали. В 1992-м был указ президента России Ельцина, а в 1994-м – постановление правительства, и там толкование было, что бывшими узниками признаются те, которые были в концлагерях, гетто и в других местах принудительного содержания, созданных фашистами и их союзниками в период Второй мировой войны. И я попала туда. Но надо было доказывать, опрашивать свидетелей. Я уже тогда в прокуратуре работала. Ездила в Рузу, всех опрашивали, сдавали свидетельские показания в пенсионный фонд. Мама на тот момент уже плохая была совсем, умерла в 97-м. На основании этих данных суд вынес решение. И меня, и брата признали бывшими несовершеннолетними узниками фашизма. У меня есть памятная медаль «Непокоренные» и удостоверение.

Непокоренные

Непокоренные

Сейчас я работаю помощником депутата Мособлдумы Галины Сергеевны Уткиной. Рассматриваю обращения граждан, раньше выступала, а теперь больше за компьютером работаю, составляю различные отчеты.

Награждена знаками Мособлдумы «За верность Подмосковью», «За труды», «За трудовую доблесть». Есть прокурорские ведомственные награды: «За верность закону1й степени», «Ветеран прокуратуры». Продолжаю работать на пенсии, служить людям и закону.

Екатерина Карачева